Первые консультации я проводила в школе. Школьные психологи — ниша несладкая, и в эти авгиевы конюшни брали тогда всех подряд. 20-летней выпускнице первого курса выделили стол в кабинете литературы и пару приемных дней в неделю. Ко мне водили клопов-первоклашек, страдающих «клептоманией», неуправляемых пОдростков и «заторможенных» троечников.

Ни один из них не пришел ко мне своими ногами. Никому из них я не помогла тогда. Просто потому, что у них не было вопросов к психологу. Тот годовой театр абсурда научил меня видеть, кто сейчас реальный клиент и никогда не работать с косвенными запросами.
«Вы знаете, моей жене нужна помощь…»
«Поговори, пожалуйста, с моим сыном, у него проблемы…»
«Мама, с тобой невозможно общаться! Объясните же ей!!!»
Когда жена, сын или мама придут ко мне, мы будем заниматься их проблемами, но почему это волнует ВАС? Каждый из нас может изменить только то, что лежит в зоне его влияния, ни я, ни вы не управляем чужими жизнями. Это пустая трата времени, сил и нервов. Как насчет вас? Какие проблемы ВАШИ?

Потом, уже после института потянулась череда клиентов, от которых оставалось ощущение затягивающего киселя. Они ходили исправно, рассказывали охотно, но месяцами мы варились внутри одних и тех же проблем, состояний и тупиковых решения. Это было готовой иллюстрацией ржавого анекдота: «Вы хотите поговорить об этом?».

Так я пришла к необходимости хоронить демократию и партнерство на консультации, научилась ставить границы и взяла на себя ответственность за то, что происходит в процессе. Когда твои знания и опыт позволяют видеть всю проблему целиком, вместе с истоками и последствиями, и не бояться озвучивать свое мнение — разве люди приходят не за твоей экспертной оценкой?

Тем временем жизнь занесла меня на завод и ко мне стали ходить матерые производственники. Они переживали реорганизацию и хорошо вписывались под новую метлу молодого директора. Мастера цехов — простоватые рукастые дядьки накануне пенсии не имели карьерных целей на пять лет, не следили офисный дресс-код, а сложные диаграммы совещаний понимали весьма примерно. Зато чуяли качество творожной массы еще от дверей цеха, умели управлять запойными рабочими и за любую поломку переживали как за здоровье единственного ребенка. По теории управления персоналом все было правильно — этих гнать, брать «правильных», «образованных» и «идейных». Свежую кровь. Большую часть успели выгнать, на свежей крови завод обанкротился за год.

Те непростые месяцы научила меня, что между самой красивой и по всем расчетам правильной теорией и жизнью лежит бездна практики. С тех пор я доверяю только практике и с опаской смотрю на любые знания, претендующие на универсальность и истину в последней инстанции. Любое самое истинное может оказаться очень относительным, особенно когда это касается нашей внутренней жизни. Тогда с меня тихонько сполз первый слой фанатизма.

Момент, когда я рассталась с идеей, что смогу органично чувствовать себя внутри какой-нибудь компании, перерос в эпоху «мыльных пузырей»: я пыталась создавать видимость солидности, искать себе офис, печатать визитки, резюме и копии дипломов. Благо это не затянулось надолго, я быстро и окончательно превратилась в человека, чей офис подозрительно напоминает ближайшую кофейню, перестала отвечать на вопросы о собственном образовании и психологической школе, которой принадлежу.

Может быть просто количественные изменения переросли в качественные, но люди как-то сами находили меня, приходили, и я в какой-то момент вообще перестала думать о том, как это происходит и надо ли на это как-то влиять. Жизнь закрутилась в таком темпе, что многие встречи складывались только однажды. Это был хороший, глубокий, дающий, но разовый разговор. Мой кочевой образ жизни, их переезды, новые работы, дети, отсутствие денег — тут все падало не на нашу мельницу.

И все-таки, чем дальше, тем больше, я думаю о том, что капля в море то је ништа, как говорят сербы. Всегда есть прошлый опыт, отношение к себе, вера-неверие, окружение. Чтобы реально человек мог воспользоваться новым опытом, выбрать его осознанно, найти силы на перемены, энергий прошлого и того настоящего, которое мы с ним создаем на консультации, должно стать как минимум поровну. Это в принципе недоступно за одну встречу — хотя бы несколько, с промежутками на «переварить». Я вижу разницу среди тех, кто находит ресурсы для нескольких встреч, и эта разница меня греет.

Ко мне ходили за внутренним правом выйти из отношений, искали пресловутое призвание, переживали самоубийство и потерю близких, измены, самоуничижение и сложных мам. Ходили, когда становилось совсем невмоготу от нелюбви, пустоты или боли, от одиночества или страха. Ходили, когда невозможно было выбрать и принять решение. Ходили, когда упорно не складывалось в жизни что-то страстно желаемое — семья, дети, уровень жизни, переезд, любимое дело. Уже хорошо после тридцати я поняла, что люди, которые в разные периоды попадают на консультацию, всегда отражают мой собственный пройденный путь. Как только какая-то тема, как следующая ступенька, освоена, на эту энергию притягиваются люди, идущие в том же направлении. В какой-то момент это стало для меня игрой в маячок — люди потянулись? Ага, значит тема-таки пройдена!

Я люблю буквы, обожаю семинары, но до сих консультации — самое ценное время для меня. Каждый раз перед первой встречей я волнуюсь и настраиваюсь как на первое свидание. И когда консультация (ох, видит Бог, как же я не люблю это слово!) «идет» и сразу после нее — меня надо видеть. У меня никогда не бывает столько сил, вдохновения, веры во все лучшее в людях, как в эти маленькие кусочки времени. Ты знал, где я пригожусь тебе, спасибо.